Алексей Кунгуров
Ближайшее будущее Путинской России.
Хороший заголовок получился, смешной. Прочитал его – и можно сразу строчить комментарии в том духе, что никакого будущего у нее нет, никакой России в будущем тоже нет, и ей всего-то осталось три раза чихнуть да рассыпаться. Оптимисты могут быть уверены, что Россия никуда не денется, но это самое будущее (да еще и непременно прекрасное) начнется только тогда, когда нас постигнет долгожданная невосполнимая утрата. А пока, дескать, придется зажать нос, зажмуриться, затаиться и немного пожить в затянувшемся дне сурка.
Есть еще и третья категория граждан, наглухо контуженная зомбоящиком, для которой великое прекрасное будущее уже насупило, и со временем оно будет только прекраснее и величественнее (щас-щас, вот только возьмем Киев за три дня, Европа замерзнет, рухнет пирамида доллара, развалится НАТО, пересажаем всех врагов народа – и вот тады заживем!). Но с этим контингентом пусть разбираются психиатры, я им помочь не в силах.
На самом деле политический режим в РФ трансформируется, причем столь стремительно, что аналогию можно найти только в бурных событиях конца 80-х годов (об этом ниже поговорим подробнее). Казалось бы, жить в переломную эпоху – настоящее счастье для политолога. Какой богатый материал для анализа! Какие безграничные перспективы – хоть каждый день новый прогноз ваяй!
А для политиков – шанс всей жизни. Именно в смутное время делаются стремительные карьеры а-ля Наполеон. В стабильное время удел властолюбца – изматывающее карабканье по бюрократической карьерной лестнице, кабинетные интриги и подковерная борьба.
То ли дело, если привычный мир рушится к едрене-фене. Подгоняй броневичок к вокзалу, зажигай толпу, и вот вчера ты был помятый жизнью депрессивный эмигрант, а сегодня – демиург, вершитель истории.
Однако в медийном пространстве тема ближайшего будущего (смысловое ударение делать на слове «ближайшее») жестко табуируется, как провластной пропагандой, так и протестной публицистикой. Причин тому две. Во-первых, грядущие времена до дрожи в анусе всех пугают: и кремлевскую братву, для которой попасть в Гаагу будет счастьем, ибо альтернатива – болтаться на фонаре; и скрепоносных холопов, которым предстоит осиротеть, лишиться хозяина (а что может быть для раба страшнее?) и пережить (не всем) смуту и хаос. Поэтому самой естественной реакцией является вытеснение из сознания источника страха. Раз молчим о том, что пугает (будущее) – вроде как оно и исчезает. Остается лишь вязкое настоящее, но к нему всегда можно притерпеться-приноровиться.
Во-вторых, и это относится уже к «властителям дум» из противоположного лагеря, имеет место катастрофическая интеллектуальная деградация. Единственный социальный актив всех этих светочей либеральной мысли и отцов русской демократии – их ютубная аудитория (паства, хомячки). Есть аудитория – с нее можно кормиться напрямую, за счет донатов, ею можно торговать (например, на псевдовыборах), имея аудиторию, можно корчить из себя общественно-политического деятеля и клянчить гранты у вашингтонского обкома. В конце концов приятно ощущать себя великим и востребованным мыслителем современности, потому что у тебя в фейсбуке 300 тысяч фанатов.
Однако в описанной ситуации очень быстро происходит профессиональная деформация: некогда яркий и смелый публицист становится рабом своей паствы и, наступая на горло собственной песне, начинает производить именно тот продукт, который востребован потребителем. Есть у аудитории запрос – он его тонко чувствует и удовлетворяет. Только это обеспечивает лайки, репосты и добавление аудитории, а вместе с увеличением аудитории – укрепление статуса и рост доходов. И когда подобная жизненная философия культивируется в течении десятилетий, у народного трибуна остается только одна гражданская позиция – «ЧЕГО ИЗВОЛИТЕ?». Чего изволит толпа – то и споет.
И они этого уже даже не стесняются! В свое время популярного либерального пропагандона Каца спросили, нафига он пел дифирамбы «невероятным» белорусам, которые «уже победили» Лукашенко в тот самый момент, когда многотысячная толпа цветочников трусливо разбегались от трех мусоров с дубинками, причем делал это в стилистике политической аналитики? Тот совершенно незамутненно ответил: мол, был запрос на позитивную аналитику, я его удовлетворил. Ачотакова?
Ну да, гнал херню, фабриковал позитивную реальность так, что Киселев нервно курит в сторонке. Зато нарастил подписную базу аж на полмиллиона лохов и стал брать за рекламную интеграцию $2000 за минуту в своем ютуб-канале. Это, кстати, вызвало бурю негодования со стороны коллег/конкурентов по медийно-либеральному загончику. Нет, их возмутило не то, что Кац нагло фальсифицировал контент, брехал и профанировал. Яростный срач приключился из-за того, что сабж цинично демпинговал, занизив свои рекламные расценки в пять раз по сравнению с равновесными конкурентами, тем самым обрушил рынок и поломал кайф другим «оппозиционерам». Качество контента у Максимки совершенно днищенское, но зато ролики – каждый день. В результате происходит переход количества генерируемого инфомусора в качество жизни
Так или иначе, но ютубные продавцы популизма становятся органически неспособными ни к системному политическому анализу с проекцией в будущее, ни даже к качественной рефлексии настоящего. Приглашенные эксперты тоже не спасают ситуацию, потому что как только они позволяют себе высказывания, не соответствующие ожиданиям публики, их тут же отлучают от эфира. Либо пой сладкие песни, теша толпу либеральных идиотов, либо ты из публичного пространства пропадаешь.
В итоге в массовом сознании образуется и ширится когнитивная пустыня, которую никто не пытается наполнить смыслом, ограничиваясь созданием популистских драпировок. Да и, чего греха таить, запроса на серьезный политический анализ у широкой аудитории нет. На любую дискуссию о будущем России наложено жесточайшее табу.
Я не сильно переживаю по этому поводу, ибо всегда принадлежал к маргинальному андеграунду, где можно позволить себе быть честным, неполиткорректным и токсичным для трусливой и зашоренной массовой аудитории, которой вовсе не обязательно нравится. Гораздо интереснее – свободное творчество. А нравятся или не нравятся кому-то результаты твоих поисков – дело десятое. Познание реальности – процесс самоценный.
Однако эффективное познание – всегда плод коллективных усилий. Не потому, что один человек недостаточно умен, а потому, что изучение любого предмета возможно только при взаимодействии исследователей, наблюдающих его с разных точек зрения. Один выдвигает гипотезу, другой – проверяет ее на прочность. Первый собирает фактический материал, второй – классифицирует данные, третий – строит модель на их основе, четвертый – критически ее препарирует. Особенно важно подобное сотрудничество в социальных науках, где все зыбко, субъективно и изменчиво. Здесь ты не можешь, как в математике, доказать теорему и пожизненно гордиться собой. Именно поэтому дискуссия – важный инструмент изучения общества.
Нет дискуссии – нет изучения. Исследователь, оказавшийся в одиночестве, рискует «загнаться», как говорят зеки. Я бы рад привести аналогию из свободной жизни, но не могу ее подобрать. «Загоняется» человек, когда оказывается в одиночном заключении и лишен общения. Постепенно он отрывается от реальности и погружается в пучину своих внутренних ощущений. Поскольку связи с миром он лишен даже опосредованно (через других людей), то его представления о мире начинают опираться на все более зыбкие воспоминания и фантазии, восполняющие пробелы. За несколько лет в каменном мешке психически незрелый человек вследствие когнитивной депривации может сильно поехать кукухой.
В свете текущих политических тенденций по ту сторону забора неожиданно для себя могут оказаться совершенно случайные люди, в том числе в условиях жесткой изоляции. Могу дать им полезный совет: лучшее средство сохранения рассудка – чтение. У Стефана Цвейга есть прекрасное произведение – «Шахматная новелла», где красочно описывается пытка, в ходе которой нацисты лишили важного для них узника возможности общения и чтения с целью сломить его волю. К счастью, россианские вертухаи слишком недоразвитые. Не видя в книге никакой ценности, а в чтении – удовольствия, они редко лишают зеков возможности читать. Поэтому я, наоборот, радовался, если меня сажали в одиночку. Кстати, всего Цвейга, включая «Шахматную новеллу» там и прочитал.
И очень даже хорошо себя чувствовал, буквально дзен словил. Однажды ко мне одного загнавшегося после нескольких месяцев в одиночке зека подсадили – был он человеком мягким, небуйным, но порой такую нес пургу, что я шизофазию заподозрил. Ничего, через неделю отошел, речь восстановилась. Как он впоследствии сознался, с 16 до 42 лет он ни одной книжки не прочитал и газет с журналами в руки не брал. Даже в тюрьме тяга к чтению в нем не пробудилась. Вот поэтому мозг у него и плавился.
Это я к чему клоню. Сегодня дискуссия о генезисе социальных систем практически полностью ушла из общественной жизни. Созидатели интересной мысли либо продались, либо переквалифицировались на обсасывание хайповой повесточки для ублажения инфантильной ютуб-аудитории, быстро деградировав вместе с ней, либо оказались в одиночестве вне живого общения с себе подобными, то есть ушли в себя и начали загоняться.
Недавно Анатолий Несмиян порадовал общественность несколькими интересными статьями на актуальную тему – о перспективах трансформации авторитарного путинского режима в путинский же, но уже тоталитарный. Сам автор оценивает такую трансформацию, как невозможную в силу недееспособности выродившегося госаппарата, но саму попытку считает неизбежной, потому что авторитаризм якобы достиг высшей точки развития. По прочтении у меня возникло стойкое ощущение, что Анатолий Евгеньевич настолько погрузился в мир своих умозрительных теорий, что утратил живую связь с реальностью и начал жестко загоняться.
Да, трансформация путинского режима без его слома и с сохранением прежней элиты в тоталитарный, невозможна. По определению! Точно так ж, как невозможна его эволюция в демократический с теми же самыми дедами-чекистами во главе. Но все же стоит критически разобрать рассуждения Несмияна, как одного из редких публицистов, осмеливающихся поднимать крамольные вопросы ближайшего политического будущего России. Это будет полезно мне, читателям и самому Анатолию Евгеньевичу, чтоб сфокусировать свое политическое умозрение и не блуждать в трех соснах.
Под тремя соснами я имею в виду три вида политических режимов – демократический, авторитарный и тоталитарный. Для лучшего понимания типологии государства размещаю здесь эту картинку, которую стырил из чата для подготовки к ЕГЭ.
Несмиян начинает с тезиса , который совершенно казуистичен и смешивает разные категории:
Сегодня мы, что называется, в реальном времени наблюдает трансформацию авторитарной криминальной диктатуры в полноценную фашистскую тоталитарную.
Испуг
Верховный суд на своем пленуме предложил рассматривать как применение насилия к представителю власти в том числе угрозы, которые не повлекли никаких последствий для здоровья потерпевшего, но напугали его.
В конкретных российских условиях это открывает практически безбрежное пространство для любых репрессий, так как «испуг» - штука крайне субъективная. Сродни тяжелым душевным страданиям упакованных в броню омоновцев, в которых бросили пластиковый стаканчик из-под воды.
Подобного рода новация лежит строго в тренде перехода-трансформации авторитарной диктатуры в террористическую, что происходит у нас прямо на глазах. Причина понятна: авторитарная диктатура исчерпала весь свой лимит устойчивости, а потому для сохранения власти вынуждена переходить к прямому неограниченному насилию, других инструментов контроля у нее уже нет.
Вообще, мы наблюдает третью трансформацию правящего в России режима буквально за последнее десятилетие. Относительно либеральный буржуазно-демократический режим, управляющий страной на основании неформальной сделки невмешательства в общественную жизнь при условии сохранения лояльности вначале трансформировался в авторитарную диктатуру, которая примерно с 2018-2019 года начала переход к прямому террористическому управлению. Сам переход начался в ходе ковидного геноцида 20-21 годов, и сейчас эта трансформация проходит свою завершающуюся фазу.
Как это обычно бывает для подобных процессов, каскадные трансформации происходят с возрастающим ускорением. Переход от буржуазной демократии к авторитаризму и собственно период авторитарной диктатуры прошли в 2011-2019 годах - то есть, в течение почти десятилетия. Трансформация авторитарной диктатуры в террористическую длится четвертый год и, по всей видимости, сумеет вытянуть еще год. Дальше - сомнительно, так как затраты ресурсов на поддержание террора крайне высоки, а режим как раз-таки находится в состоянии жесточайшего дефицита ресурсов, что, собственно, и вынуждает его метаться между внутренним террором и внешней агрессией.
Теоретически террористическая диктатура может либо продлить свою агонию по методу братского венесуэльского режима - то есть, организовав исход значительной части населения из страны (в Венесуэле от прелестей боливарианской мафиозной диктатуры с 2018 года бежало более 5 млн человек (шестая часть), второй вариант - трансформироваться в диктатуру тоталитарную, существенно менее затратную по ресурсам, чем прямой террористический режим.
Однако для тоталитарной диктатуры режим должен предъявить разделяемую значительной частью населения идеологию. Это критическое условие, без выполнения которого тоталитаризм невозможен. Я уже писал, что тоталитарный режим характеризуется добровольным согласием населения на «самозаключение» в лагере, где без участия лагерной администрации-режима оно само лоялизирует тех, кто не согласен с установленным порядком. Режим в тоталитарном государстве устанавливает рамки и правила, отдавая населению на откуп самостоятельное исполнение всех запретов. Но без разделяемой населением идеологии подчинения такому порядку добиться его невозможно.
Поэтому я пока крайне скептически отношусь к возможностям трансформации террористической диктатуры в тоталитарную - нет необходимого условия для этого. Попытки нарисовать ее на коленке ни к чему не приводят, так как идеология - это всегда про ценности, а режим не может предъявить ни одну из них, в нравственном отношении представители режима выглядят буквально нелюдью, у которых нет ничего человеческого. И это серьёзная проблема.
Если это так, то пространство решений у террористического режима Кремля буквально сжато в точку: выдавить значительное число людей за пределы страны - само по себе мероприятие, требующее колоссального управленческого ресурса, которого нет. Вести внешние войны режим уже не в состоянии - опять же, нет достаточного для этого ресурса. Сам по себе террор - сильнейший экзотермический процесс, быстро нагревающий общество и поднимающий социальную температуру. Без охлаждения или без удаления перегретого «теплоносителя» террор - это работающий двигатель со сломанным радиатором охлаждения. Рано или поздно (скорее рано, так как террор - процесс самовозрастающий) «заклинит клапаны», после чего двигатель перестанет работать.
Я полагаю, что происходящие сейчас события и процессы, поднимающие градус насилия - вещь объективная. Это инстинктивное желание режима удерживать контроль и власть. Социальная температура при этом латентно возрастает, причем социологические замеры в принципе неспособны обнаружить этот процесс. Это подтверждается неоднократным повторением одной и той же истории: никогда социологические опросы не выявляли подъем политической активности масс перед волнами массовых протестов. Ни в 2011 году, ни в 2019, ни в 2020 годах ни один из опросов, проводившихся буквально за месяц-два перед резким подъемом активности, не показывали ничего. Количественные исследования бессильны определить точку перехода. Это могут сделать только качественные исследования. Кстати говоря, пример этому есть - в марте 2011 года был опубликован доклад исследовательской группы Никольской, Дмитриева и Белановского, который прогнозировал наступление массовых протестов - и они состоялись немногим позднее, чем через полгода. При этом социология до самого конца не видела ничего.
Динамические процессы в социуме сегодня количественному прогнозированию не поддаются - нет понятийного аппарата для таких исследований, нет моделей, а значит - любые исследования без подобного инструментария похожи на измерения термометром расстояния. То есть - ты получаешь какие-то данные, но ты не можешь их перевести в нужную систему измерений, так как ее попросту нет. Но вместо создания таких инструментов упорно продолжают пользоваться тем, что есть.
Я полагаю, что трансформация террористической диктатуры в тоталитарную в России на данном этапе невозможна. При этом возможности террористического режима поддерживать всё возрастающий уровень насилия небезграничны, а потому новая трансформация станет необходимой не позднее, чем через год, но трансформироваться будет не во что. Двигатель начнет стремительно перегреваться.
И вот тогда мы можем столкнуться с процессами разрушения режима как цельного объекта. По всей видимости, разрушение будет происходить по схеме отторжения периферии системы и сброс в нее накопленной социальной энергии. Проще говоря - мы перейдем к стадии распада с интенсивными конфликтами на периферии. Причем периферией может быть не только география, но и социальная периферия - гражданский конфликт и даже война могут затронуть как приграничные территории, так и территории социально обездоленные.
Но сам по себе режим это уже не спасет - он будет распадаться вместе с географической и социальной территорией страны.
А пока мы можем наблюдать стремительный рост насилия. Решение пленума Верховного суда, открывающее новые возможности для террора против населения - всего лишь эпизод, которые сейчас возникают буквально каждый день.
Фашизм – это не политический режим, а идеология. Идеология – надстройка над политическим режимом. Несмотря на то, что классические фашистские режимы в Италии и Германии относились к категории тоталитарных, это вовсе не значит, что фашизм надстраивается только над тоталитарным режимом и фашизация означает дрейф к тоталитаризму.
Фашизм точно так же может быть надстроен над демократическим или авторитарным режимами. Межвоенные диктатуры в Литве, Латвии и Эстонии имели все ключевые признаки фашистских, будучи авторитарными, но отличными друг от друга. Если в Литве установились персоналистские диктатуры Сметоны и Улманиса соответственно, то в Эстонии у власти находилась коллективная хунта (президент Пятс, главнокомандующий Лайдонер, министр внутренних дел Ээнпалу) причем президента с диктаторскими полномочиями избирал парламент, избираемый населением, действовала Конституция, существовала оппозиция, независимые СМИ и другие демократические институты.
Диктатура Улманиса в Латвии была предельно жесткой: сейм разогнан, оппозиционные депутаты арестованы, независимые СМИ ликвидированы, запрещены все партии, профсоюзы, общественные организации, безработных рабочих принудительно отправляли на заготовку торфа, проводилась сегрегация и ассимиляция нацменьшинств вплоть до депортаций латгальцев. Культ личности великого вождя цвел пышным цветом.
Фашистские режимы правили в Греции, Португалии, Польше, Испании, Финляндии (еще один яркий пример фашизации демократического режима). Латинская Америка дает примеры множества фашистских диктатур, но нигде они не носили тоталитарного характера, что, кстати, облегчало транзит к демократии, которая периодически снова дрейфовала к диктатуре, и не всегда насильственно.
Аргентина дает нам совершено сюрреалистический сюжет, в котором фашиствующего автократа и в прошлом военного путчиста Хуана Перона (фанат Гитлера) свергают военные путчисты, а потом обанкротившаяся хунта решает передать власть гражданскому правительству и проводит выборы, на которых триумфально побеждает вернувшийся из изгнания Перон, который на пару со своей женой (имела должность вице-президента) начинают снова строить персоналистскую диктатуру (после смерти диктатора Изабель Перон становится президентом), но процесс прерывается новым военным переворотом и приходом к власти очередной военной хунты.
А, собственно, зачем нужно переделывать авторитарную диктатуру в тоталитарную? Автор объясняет это следующим образом:
Настоятельная необходимость в трансформации режима из авторитарного в чисто тоталитарный, так как «вытягивать» в рамках авторитарного управления необходимый уровень насилия власть не в состоянии.
Совершенно бредовое утверждение. Уровень насилия вообще никак не связан с моделью управления. Франция в 50-60-е годы прошлого века являлась вполне демократическим государством, Алжир же был не колонией, а частью метрополии. Но разгул насилия случился такой, что власти независимого Алжира определяют число жертв только среди мирного населения в 1,5 миллиона человек! В реальности трупов было меньше, но счет все равно на сотни тысяч. Еще по мнению победителей, три миллиона алжирцев оказались подвергнуты заключению в концлагеря. В концлагеря, Карл! Кстати, напомню, что концлагеря изобрел не Гитлер, а просвещенные британцы во время Второй англо-бурской войны. Причем в процентном отношении они уморили там гораздо больше узников, нежели нацисты.
Так почему авторитарные режимы в деле репрессий должны отставать от демократий? Кто сказал, что они не могут убить столько противников, реальных или мнимых, сколько надо? Не уверен до конца, но титул рекордсмена в деле скоростного штабелирования трупов я бы отдал пакистанскому генералу-диктатору Яхье Хану, жертвами политики которого за девять месяцев стали до трех миллионов бенгальцев в ходе восстания за независимость Бангладеш. Лагеря смерти, пытки, бессистемные расстрелы – все как у лучших мастеров жанра. Но Хан их превзошел, поставив на конвейер еще и изнасилование женщин (200-400 тысяч жертв).
Так что иногда лучше не высасывать из пальца стройные, но сугубо умозрительные теории, а обратиться к репрессивной практике. Практика, как известно, критерий истины. Но Анатолий Несмиян очень любит теории, причем не изучать, а выдумывать, по ходу изобретая колесо в виде понятийного аппарата, подогнанного под собственную концепцию. В итоге получается полнейший хаос, хоть и выглядящий наукообразно:
«Подобного рода новация (решение ВС РФ о расширении понятия насилия по отношению к представителем власти – авт.) лежит строго в тренде перехода-трансформации авторитарной диктатуры в террористическую, что происходит у нас прямо на глазах. Причина понятна: авторитарная диктатура исчерпала весь свой лимит устойчивости, а потому для сохранения власти вынуждена переходить к прямому неограниченному насилию, других инструментов контроля у нее уже нет».
Вот не зря я прицепил к тексту картинку для школоты с формами государственного устройства. Вы там террористический режим видите? Его нет, потому что террор – это не политическая модель, а инструмент осуществления господства. Терроризм – практика систематического насилия с целью достижения политических, экономических, религиозных и иных целей.
Террористических режимов нет и быть не может, но все политические режимы при необходимости используют террор внутренний и внешний. Например, США очень широко применяли террор как напрямую, так и опосредованно через прокси-структуры в ходе войн за пределами своей территории (кстати, Америка – мировой рекордсмен в номинации «внешняя агрессия», но это так, к слову). Разве ковровое выжигание Вьетнама напалмом – не акт террора? А в Ираке янки чем занимались? Основательно подошли к делу, системно – после свержения в стране кровавого диктатора Хуссейна крови пролилось на порядок больше. И все это происходило под флагом борьбы с терроризмом. Сунниты создали ИГИЛ? Ай, какие бяки! Нет суннитов – нет ИГИЛ – примерно таким лозунгом руководствовалось шиитское ополчение во время расправ над мирным населением Фаллуджи и Мосула.
Как может выглядеть внутренний террор и массовые нарушения прав человека в самых демократических странахпрекрасно демонстрируют нам Канада и Австралия периода активного ковидобесия. Больше жести творилось, наверное, только в Китае и Вьетнаме.
Что же касается РФ, то зачем режиму переходить к террористическим методам управления? Вот ей богу смешно слышать эти алармистские восклицания. Напомнить, с чего этот режим начинал? С организации терактов – серии взрывов жилых домов и сотен трупов, которые потребовались для того, чтобы создать в обществе атмосферу иррационального страха. Ну, и чтоб новый фюрер, еще даже не фюрер, а кандидат в преемники, пообещал мочить врагов в сортире и начал маленькую победоносную войну.
Да этот режим изначально строился на терроре! Можно, конечно, называть его точечным. В Москве точечно взрывали многоэтажки. Даже не целиком, ограничились двумя-тремя подъездами. В Чечне точечно стерли с лица земли Грозный. В Украине – столь же точечно перемололи в пыль Мариуполь, Соледар, Бахмут, Волноваху. А репрессии против хизбутовцев и свидетелей Иеговы – это точечные, или уже тотальные по принципу «гребем всех, включая детей»?
Исчерпал ли путинский режим «лимит своей устойчивости», о чем Анатолий Несмиян нам уже все уши прожужжал? Вопрос, конечно, интересный, но каким штангенциркулем мерить эту самую устойчивость и в каких единицах выражать? Ну, допустим, исчерпал. Будет теперь держаться неустойчиво, временами пошатываясь. Как неограниченное насилие придаст ему устойчивость? Устойчивость против чего? Фронт под Бахмутом не станет устойчивее, если за самовольное оставление позиций будут расстреливать мобиков на месте. Устойчивость фронту может придать артиллерия, например – это я понимаю. А устойчивость рублю неограниченное насилие придаст? Сколько бараков в концлагерях надо заполнить врагами народа, чтобы придать устойчивость бюджету, лишившемуся 40% экспортных доходов?
В конце концов, политическая устойчивость – это не девственность, ее можно сначала потерять (режим Лукашенко в августе 2020 г.,) а потом вернуть с избытком.
Насилие (точечное, рандомное, тотальное, террористическое, системное и внесистемное, какое угодно) – инструмент отнюдь не универсальный. Даже в тех случаях, когда оно естественно, например, при подавлении сепаратистского мятежа или разгоне протестного митинга, насилие срабатывает или/или. Или срабатывает, или нет. Никогда не знаешь, успокоит порция свинца агрессивную толпу или приведет ее в ярость (Майдан в Киеве в феврале 2014 г., апрельская революция в Бишкеке 2010 г.).
Поэтому любой режим старается воздерживаться от террора, если можно решить дело манипуляцией, угрозами, подкупом, убеждением, или там, где существует риск эскалации.
Насилие ради насилия творят только инфернальные злодеи в голливудских блокбастерах. Политических режимов, для которых террор является единственным или основным инструментом удержания власти, НЕ СУЩЕСТВУЕТ В ПРИРОДЕ. Абсолютно любой политический режим держится на авторитете и опирается на поддержку большинства (если не абсолютного, то хотя бы локального). Только способы завоевания и поддержания авторитета (обретения легитимности) у демократических, авторитарных и демократических режимов разнятся.
Так что же происходит с правящим режимом в РФ? Да, он трансформируется, но качественных изменений я не вижу, только количественные. Анатолий Несмиян считает важным маркером перерождения путинской диктатуры в тоталитарную эпидемию доносов. В мое уголовное дело, возбужденное в октябре 2015 г., пяток доносов от бдительных граждан подшит. Есть даже донос в виде экспертного заключения, исполненного в рамках личной инициативы. А сколько этих доносов было написано раньше, могу только гадать. Однажды мне следак из тюменской прокуратуры позвонил и прямым текстом попросил помочь придумать основания для отказа в возбуждении уголовного дела по факту моей подрывной деятельности, о чем сигнализировали бдительные охранители. Я отвечаю, что рад бы помочь, но живу уже в Новосибирске. Следователь обрадовался, говорит, что отфутболит материал по подследственности новосибирским коллегам – пусть это будет их головной болью.
Уже не помню, когда на меня настучали в органы в первый раз. Кажется, это случилосьв 1999 г., еще при Ельцине. Тогда последствия ограничились профилактической беседой в ФСБ. Во времена активного блогерства пару раз в месяц я получал в личку решительные требования то от нациков, то от православнутых активистов немедленно удалить какой-нибудь русофобский пост, задевший их нежные чувства, иначе они обратятся в органы с жалобой. Причем доносы строчили не только ватники. Пока я сидел, правозащитные организации получали кляузы от либеральных активистов, верещавших, что я сталинист, фашист, русскомирец, черный пеарщик, наймит «Единой России», бандеровец, украинофоб и друг террориста Гиркина, поэтому не стоит ему помогать, дабы не дискредитировать себя. И вот только теперь, оказывается, в РФ эпидемия доносов. А раньше, блин, что было?
Путинский режим всегда был авторитарным, криминальным и с самого начала строился по фашистским лекалам, только это была модернизированная форма фашизма, неофашизм. Как ее классифицируют политологи в будущем и какое название станет общепринятым, не знаю. Мне нравится определение «криминальный фашизм» – явление редкое, но не уникальное, аналоги той или иной степени схожести мы можем обнаружить в политической истории Латинской Америки или Африки. Путинское мафия-стейт вполне можно сравнить с Гаити времен диктатора Дювалье, венесуэльской петрократией или диктатурой Мобуту в Заире (кстати, виллу этого диктатора-людоеда во Франции Путин приобрел для своей любовницы).
Классический фашизм берет на вооружение шовинизм, но гонениям всегда подвергается меньшинство (расовое, этническое, религиозное, политическое) со стороны большинства. Российский шизофашизм – своего рода пародия на фашизм, когда сегрегации подвергается абсолютное большинство населения. Эталонные формы фашизма искренне отвергали либерализм и коммунизм. Кремлевские бандиты-шизофашисты, однако, демонстрирую явное расщепление сознания: при всей своей агрессивной антизападной и антилиберальной риторике хранят непосильно наворованное и покупают дворцы они именно на Западе и своих детей пытаются приобщить к гнилым либеральным ценностям в европейских и американских университетах. Всей душой ненавидя проклятый совок, кремлевская братва охотно присваивает советские символы и достижения/
Так что факельных шествий, массового зигования и прочего антуража можно не обнаружить, однако с точки зрения политической типологии, путинский режим есть авторитарная диктатура персоналистского типа, всю дорогу идеологически тяготеющая к фашизму, декларируя антифашизм. И уж точно начало СВО стало не триггером фашизации, а всего лишь катализатором давно идущих процессов. Почки долго набухали, теперь же распустились уродливые и зловонные цветы, которые стало трудно не заметить.
Но то еще цветочки, ягодки будут впереди
(Продолжение следует).