Дата публикации: 19.06.2024 19:34
Небольшое предисловие.
Лягушка в кипятке
Есть распространённый миф о лягушке. Якобы если кинуть её в кастрюлю с горячей водой, то она немедленно выпрыгнет. А вот если посадить в холодную воду и постепенно подогревать, то животное не почувствует сильного дискомфорта. Оно будет постепенно адаптироваться к изменениям и оставаться на огне, а в итоге сварится живьём.
Современные учёные опровергают эту идею. По их мнению, всё совсем наоборот: если лягушку бросить в кипяток, она с большой долей вероятности погибнет. А если вода, в которой земноводное находится, постепенно станет неприятно горячей, оно выпрыгнет.
Впрочем, дело тут не в лягушках. Эта история зачастую употребляется как метафора по отношению к людям. Если человек сталкивается с резкими переменами, он на них как‑то реагирует — протестует, выпрыгивает из «кастрюли», в которой стало дискомфортно, что‑то меняет в своей жизни. Если же нововведения проявляются постепенно, то он их воспринимает по‑другому — плавно адаптируется к другим реалиям и может опомниться только тогда, когда всё неисправимо ужасно.
Однако, если продолжать игнорировать проблему, ситуация может стать необратимой. Синдромом лягушки в кипятке называют состояние человека, когда он живёт в явно неблагоприятных, постоянно ухудшающихся условиях, приспосабливается к ним, но ничего не делает, чтобы что‑то изменить. При этом он может игнорировать проблему или преуменьшать её серьёзность.
Если бы можно было описать синдром лягушки в кипятке двумя словами, это были бы «терпение» и «надежда». Человек терпеливо адаптируется к переменам, потому что надеется, что всё наладится. Что маловероятно, конечно. А потом становится уже слишком поздно. Привыкая к новым реалиям, он потратил все силы и ресурсы и уже из этой «кастрюли с кипящей водой» выпрыгнуть не может.
Люди в целом хорошо адаптируются к обстоятельствам, но часто это играет с ними злую шутку. Они готовы приспосабливаться и ничего не менять, потому что это создаёт иллюзию стабильности. Иронично, потому что игнорирование трансформаций их не отменяет. Чем дольше человек не замечает их, тем серьёзнее будут их последствия.
Лягушки замечают, когда вода нагревается. И мы не пропускаем, когда ситуация меняется. Но у нашей психики есть защитные механизмы, которые позволяют делать вид, что ничего не происходит, даже если мы сталкиваемся с неприятностями лицом к лицу. Потому что иначе придётся признать, что что‑то случилось и жизнь в каких‑то её аспектах больше никогда не будет прежней. От этого грустно, страшно, больно.
Но рано или поздно встретиться с последствиями придётся. И грустно, страшно, больно всё равно будет. Поэтому лучше всё же смотреть на мир открытыми глазами. Это даёт возможность получать и анализировать информацию и выбирать, что делать. Даже если вы решите сейчас потерпеть, это будет осознанно.
Есть ещё одна проблема, которая мешает нам адекватно реагировать на ситуацию. Иногда для этого приходится переосмыслить всё, во что мы верили до сих пор. Процесс неприятный — ведь тогда окажется, что всё предыдущее время мы ошибались. Поэтому некоторым людям проще продолжать заблуждаться, чем признаться себе в этом.
Синдром лягушки в кипятке подразумевает в числе прочего некое пассивное отношение к происходящему. В пассажах вроде «надо потерпеть, а потом нормально будет» уже содержится посыл, что должен кто‑то прийти и обеспечить это самое «нормально». А ваша жизнь в ваших руках.
Даже если изменения совсем от вас не зависят, в них виноваты стихийные бедствия, правительство, рептилоиды, — это ещё ничего не значит. Это даёт вам обстоятельства. А то, как вы в них будете жить, зависит от вас.
Настал ли уже фашизм в современной России или мы только движемся к нему –это вопрос отнюдь не риторический. Если не обращать внимание на температуру, то мы и не заметим как окажемся в нем по уши.
Далее свое видение формирования фашизма в разных странах, фашизация общества в этих странах в интерпретации Алексея Кунгурова. Да, она неполная, но от этого не менее любопытная.
С.Б. (TN)
Алексей Кунгуров
Но давайте констатируем: фашизм, как форма диктатуры олигархического капитала уже утвердился. Спецификой именно русского фашизма является слияние власти и собственности...Почему же в России установился именно фашистский режим? Дело в том, что Путин не посягал на ПРИНЦИПЫ организации господствующего класса в стране, и тем более, не боролся с олигархическими монополиями. Наоборот, он их укрепил старые и создал новые. Просто он сам лично захотел сменить свой статус обслуги олигархов, каковыми были Муссолини, Гитлер, Пилсудский и Пиночет, на статус короля олигархов.
Мария Певчих, автор пафосного фильма «Предатели» бросила страстный вызов своим критикам: мол, можете сделать фильм лучше, глубже и всеохватнее – сделайте, соберите больше просмотров, лайков, коментов и донатов. А я, дескать, показала эпоху сквозь призму того явления, в котором очень хорошо разбираюсь – коррупции.
Я к числу критиков фильма не отношусь. Критикуют его исключительно те люди, против которых он направлен – то есть те отрыжки 90-х, что стали жертвами внутривидовой конкуренции в дружной семье баночных пауков. Будучи отлученными от кормушки, они объявили себя оппозиционерами и смело поплевывают в нынешних хозяев Рассиюшки, при этом крайне болезненно реагируя, когда кто-то напоминает им: так вы же вместе с ними смачно чавкали из одного корыта 20-30 лет назад.
То, что Ходорковский топочет ножкой и требует извинений – это понятно: он был одним из архитекторов ельцинского режима, одним из тех, кто создавал фундамент путинизма. То, что он потом сам стал жертвой созданного им чудовища – так это его не реабилитирует. Не он один пострадал – из участников олигархической хунты 90-х, известной как семибанкирщина, Путин нагнул троих – своего крестного папу Березовского, Гусинского, и только после приступил к набутыливанию МБХ. Всех остальных царствующий чекист «равноудалил» в процессе формирования своего пула олигархов.
Из динозавров ельцинской эпохи на самой верхушке удержался разве что Потанин. Вопрос – какой ценой. Если в 2008 г. состояние Потанина Форбс оценил в 22,4 млрд, присвоив ему №25 в мировом рейтинге толстосумов, то в 2009 г. он внезапно переместился в табели о рангах на 318-е место с жалкими $2,1 млрд активов. Видимо хорошо поделился за право и дальше пастись на поляне. А Ходорковский уверовал в то, что его капиталы действительно его, делиться отказался и был за то показательно выпорот и выброшен голышом на мороз. Зато другие сразу просекли фишку.
Особенно доставила мне нервная реакция такого статусного навальниста, как Владимир Милов. У него один когнитивный диссонанс – от посягательств на «святые девяностые» наложился на другой – от «звериных атак» сторонников ФБК, то есть, хомячков Навального, на тех, кто осмелился выразить неудовольствие по поводу контента от Певчих. Любо-дорого смотреть на этот френдлифаер в адрес бывшего ельцинского чиновника и целого замминистра в путинском правительстве.
Я не собираюсь критиковать фильм Певчих, потому что, как бизнес-проект, он удался. Успех произведения у попсовых певцов ртом оценивается не по содержательной глубине поэзии, на которую там нет даже и намека, а по степени липкости хитовой мелодии. Чем большее количество обывателя зацепит примитивный мотивчик (чем более примитивный – тем больше и зацепит) – тем больше бабла срубят на нем воротилы поп-индустрии.
Фильм Певчих – это примитивная, а потому хитовая попса, только уже в области ютубного контента в узкой нише политически озабоченной аудитории. У меня единственная претензия к Певчих: не стоит выставлять себя светилом политической мысли. Это так же нелепо, как если бы Кирилл Крастошевский вдруг объявил себя звездой русской поэзии и потребовал нобелевскую премию по литературе.
Кто это – спросите вы? Поверьте, строки, им написанные, вы слышите раз в 100 чаще, чем Пушкина, Есенина и Бродского вместе взятых. Это чувак, который настрочил более 1000 хитов для звезд русской эстрады - Аллы Пугачевой, Филиппа Киркорова, Татьяны Булановой, Анжелики Варум, Михаила Шуфутинского, Аркадия Укупника, групп «Стрелки», «Технология» и прочих. Но Крастошевский адекватно оценивает свое место и не пытается преподнести свой бизнес, как высокое искусство.
Так какого черта Певчих пытается корчить эксперта по коррупции и лезть на поле исторического анализа? История экономики, социальная психология, закономерности и аномалии в развитии социальных систем с высоким уровнем накопленной сложности – это поле деятельности для специалистов, а не для ловких сливателей компромата на чиновников и депутатов. Но если она столь самонадеянно заявляет, что причина становления фашистского режима в России – это деятельность некой кучки плохих предателей-коррупционеров, то показать глупость подобных теорий заговора труда не составит.
Существует два основных метода научного исследования – синтез и анализ. В первом случае исследователь, например, химик, берет исходные вещества, изучает их свойства и пытается сконструировать из них при определенных условиях полимер с заданными свойствами. А вот анализ – это когда в его распоряжении уже есть этот самый полимер, но ему необходимо понять из чего он собран и при каких условиях.
В социальных науках применяются оба эти метода познания, но, если мы исследуем прошлое, то опираемся, прежде всего, на анализ. Ведь у нас уже есть итог генезиса общества – некое стационарное состояние социума, и нам надо понять, почему при определенных условиях (исторический контекст) результат получился именно такой.
Итогом этой работы будут найденные закономерности развития цивилизации. А вот при проектировании будущего мы берем исходные условия, текущие тенденции и, прилагая полученные знания о закономерностях исторического процесса, пытаемся понять, к чему эти факторы во взаимодействии могут привести.
Это уже задача, имеющая не только познавательное, но и утилитарное значение. Ведь человеческая воля – один из ключевых движущих факторов исторического процесса. Соответственно, мы можем не только предсказать, что произойдет в случае ЕСТЕСТВЕННОГО исторического процесса, но и существенно, а в некоторых случаях даже решающим образом повлиять на этот результат. Это называется СОЦИАЛЬНЫМ ПРОЕКТИРОВАНИЕМ. Собственно, политик в высшем воплощении является проектировщиком будущего. Он формулирует привлекательный образ социального устройства, вырабатывает технологию его достижения и пытается реализовать, используя власть в качестве инструмента.
Чисто методологически подход Марии Певчих носит манипулятивный характер, поскольку она использует метод синтеза для объяснения прошлого, и по сути, все сводится лишь к подгону неких «фактов» под известный результат. То есть если она хочет доказать, что корень всех бед в коррупции, то просто отыскивает коррупционный след в биографии ключевых политиков эпохи, что совсем не трудно. Коррупционным интересом объясняет все их действия, после чего патетически восклицает: «Вот видите – если вы доверите власть коррупционерам – они выстроят коррупционную вертикаль власти и всем нам будет а-я-яй!». Из этого однозначно следует: чтобы всем сало хорошо – надо доверить власть хорошим людям со светлыми лицами.
А что, если коррупция здесь не при чем? Чтобы выяснить, в чем именно, нам следует применить метод анализа при исследовании сегодняшнего состояния общества, то есть разложить исторический процесс на составляющие, прежде всего экономическую и политическую и выяснить, каким образом они между собой взаимодействовали.
Начнем же мы с четкого определения политического режима, сложившегося в РФ к двадцатым годам нашего века. Россия – глубоко фашистское государство по своей природе. Да-да, знаю, сейчас налетят с диванов эксперты по всем вопросам и начнут объяснять, какой автор дурак и как он не понимает, что такое фашизм, ибо, дескать, фашистсткий режим господствовал в Италии в 1922-1945 гг., а все иное фашизмом называть нельзя. Упреждая этот фонтан научно-исторических откровений, постараюсь раскрыть суть фашизма.
Первое, что следует сделать – разделить фашистскую идеологию и фашизм, как модель политического режима. Это далеко не одно и то же. Например, в Китае вся полнота власти принадлежит компартии, коммунистическая идеология является официальной уже почти 80 лет, но у кого повернется язык назвать политический режим в Китае коммунистическим? И много ли у него общего, например, с правящим режимом в Северной Корее, в СССР времен позднего Брежнева, Чехословакии 60-х годов или Молдовы начала XXI века (там, если кто не в курсе, компартия имела большинство в парламенте и президент тоже был коммунистом)?
Это я к тому, что даже в том случае, если у власти находится фашистская партия, политический режим не обязательно будет фашистским. Наглядный пример нам дает Южно-Африканская республика эпохи апартеида, когда у власти находилась Национальная партия. Мало того, что ее идеология была фашистская, она еще и поглотила настоящую нацистскую организацию «Оссевабрандваг», созданную по шаблонам НСДАП. Она копировала в том числе и эстетику нацизма - флаг со свастикой, зигование, коричневая форма, вооруженные отряды штурмовиков. По сию пору весь этот антураж в ходу у движения радикальных африканеров «Веерстандбевегинг».
Так вот, несмотря на то, что идеология Нацпартии являлась фашистской – называлась идеология апартеид – политический режим в ЮАР был олигархическим – очень редкий вид авторитарной диктатуры. Фашистская идеология была направлена на утеснение черного и цветного большинства в стране, не имевшего гражданских прав, в то время как для белых были доступны права и достижения демократии – свободные выборы в парламент, свободная пресса, развитая правовая система. В общем, 20% населения жили при демократии, а 80% являлись угнетаемыми унтерменшами.
Пример ЮАР дает нам возможность четко сформулировать, что есть фашистская идеология и политика – это идеология и политика, основанные на принципах систематического ущемления прав и подавления интересов социальных групп по расовому, национальному, этническому, конфессиональному, политическому, языковому и иному другому признаку.
Проявление фашизма можно найти в любой, даже самой расдемократической и свободной стране. Например, когда в период ковидобесия вводились драконовские репрессивные меры против нежелающих вакцинироваться – это яркое проявление фашистской политики. Люди, не желающие подвергать риску свое здоровье по рациональным или иррациональным, например, религиозным соображениям становились угнетаемым меньшинством. Их лишали элементарных гражданских прав – права на образование, права на работу, права на передвижение, я уж молчу о таких излишествах, как право на собрание и выражение протеста. Это – 100-процентно фашистская политика.
А вот вопрос о том, что есть такое фашистский политический режим, весьма сложен. Обычно в таких случаях широко применяется системы квалификации фашизма, принадлежащие Умберто Эко (14 признаков), Вольфгангу Випперману (11 признаков), Роже Бурдерону (14 признаков) и Лоуренсу Бритту (тоже 14 признаков). Я шесть лет назад анализировал политический режим в РФ по системе английского журналиста и политолога Бритта показав, что путинизм обладает всеми 14-ю признаками фашизма.
Но, к сожалению, все эти популярные у диванных политологов системы классификации фашизма (особенно они любят Умберто Эко, почему-то) не имеют никакой научной ценности. Скажу больше – эти определения абсолютно неграмотные. Это все равно что сказать, что рыба – животное, обитающее в водной среде, у которого есть хвост и плавники. Да, в 99% случаев так и будет. Но в воде живет много видов дельфинов и китов, у которых есть и хвост, и плавники, но они не имеют к рыбам ни малейшего отношения – это теплокровные млекопитающие животные.
Чтобы понять, что такое рыбы – нам надо четко выделить признак или КОМПЛЕКС ПРИЗНАКОВ, присутствующий у рыб и отсутствующий у других животных. Можете с ходу назвать? Если вы не биолог – то вряд ли, хотя на самом деле все предельно просто. Главный отличительный признак рыбы – жабры, жаберный тип дыхания на протяжении всей жизни. Но жабры есть и у ракообразных. Поэтому добавляем еще один признак - позвоночник.
Однако жабры имеются у некоторых амфибий, которые тоже хордовые. Следовательно, нам остается прибавить последний критерий – водную среду обитания. Если животное дышит жабрами, имеет позвоночник и обитает в воде – это может быть рыба, и только рыба. Все остальные признаки - хвост, чешуя, челюсторотость, наличие двух глаз - не являются определяющими. Потому что рыбы могут не иметь чешуи, а челюсторотость - признак 99% животных на земле.
Политология – это, конечно, не настолько точная наука, как биология, но без строгого определения мы не сможем классифицировать политические режимы. И чем нам поможет Умберто Эко понять, что есть фашизм? Эко вообще-то культуролог, специалист по средневековью. Ну, высказал он свое представление об эталонном фашизме – он художник, он так видит.
А как использовать его систему определений? Скажем, если политический режим не притесняет сексменьшинства и никого не ущемляет по расовому признаку, то он является фашистским или нет? А как мы вообще можем оценить степень приверженности политического режима к популизму и новоязу? Популизм – это фундамент современной публичной политики. А какой, простите, линейкой меряется степень традиционности и элитаризма?
Так что мнения Умберто Эко или Вольфганга Виппермана – это отвлеченная эмоциональная публицистика, к политологии, как гуманитарной науке, отношения не имеющая.
Выяснить, что такое фашистский режим не так уж и просто. Например, Википедия – палочка выручалочка для всякого диванного эксперта, тут тоже бессильна. Она утверждает, что фашизм как политический режим характеризуется централизованной автократией, милитаризмом, корпоративной экономикой, жесткой социальной иерархией, силовым подавлением оппозиции и индивидуальных свобод, а также стремлением к мобилизации общества и тотальному контролю над ним.
Под эти расплывчатые критерии подходит вообще любой диктаторский режим, хоть в Европе, хоть в Африке. И даже в демократических режимах корпорации играют важную роль в экономике и политике, и социальная иерархия в них отнюдь не мягкая. Кстати, такое понятия, как «корпоративная экономика» вообще не существует. Видимо авторы статьи что-то слыхали краем уха про корпоративизм в связи с фашизмом, но увы, это политическая доктрина, а не форма организации экономики. Корпоративизм – практика государственного регулирования деятельности частных (акционерных) и общественных структур, при котором государство выступает в качестве источника их легитимности.
Поэтому давайте попробуем обнаружить основной признак фашистского режима – такой же ключевой, как наличие жаберного дыхания у рыб. Возьмем пятерку эталонных фашистских режимов – перечислю их в хронологическом порядке – в Италии, Польше, Японии, Германии и Чили. Их на самом деле было куда больше – в Испании, Португалии, Венгрии, Финляндии и так далее, но нам хватит и пяти случаев. На первый взгляд различий между ними больше, чем сходства:
В Италии, Польше и Германии у власти были гражданские правительства, в Чили и Японии – военные клики.
В Италии и Германии у власти находились однопартийные режимы и существовал культ вождя, в Чили все политические партии были запрещены. В Польше аморфное фашистское движение имело коалиционный характер. В Японии фашисты кучковались в конкурирующие неформальные объединения, борясь за контроль над официальными органами власти, а парламент при этом играл роль декоративную, как и в Польше. Президент в Польше при диктатуре был фигурой номинальной, в Японии персона императора обожествлялась, но реальной политической властью он не обладал, так же, как и король в Италии. В Чили диктатура носила коллегиальный характер.
Германия, Италия и особенно Япония проводили агрессивную экспансионистскую, захватническую внешнюю политику. Польша была к этому не очень склонна, лишь ситуационно «подшакаливая». Чилийская хунта, хоть и была военной, не имела экспансионистских планов и не вела захватнических войн.
Германский фашизм, так же, как и польский, имел сильную расистскую, этнонационалистическую компоненту. В Италии при Муссолини репрессии по этническому принципу не осуществлялись, нацменьшинства не подвергались сегрегации, так же как в Чили. В Японии расизм имел сугубо внешнюю направленность – все покоренные народы считались второсортными.
Общие признаки у всех, конечно, были – антикоммунизм, антилиберализм, стремление к цензуре и монополизации средств пропаганды, репрессивная политика в отношении оппозиции, но эти признаки не являются КВАЛИФИЦИРУЮЩИМИ – то есть они характерны вообще для любой диктатуры. Замените в этом списке антикоммунизм на антифашизм – и получите характеристику коммунистической диктатуры. Точно так же в диктатурах левого толка культ традиционализма заменяется на культ светлого будущего, но подавление инакомыслия осуществляется схожими методами. По сути, колымская гулаговская каторга ничем не отличается от нацистских трудовых концлагерей.
Вот поэтому системы распознавания фашизма по Эко, Бритту, Випперману и прочие не носят научного характера. Возьмите любую страну – хоть ближневосточную монархию, хоть самую либеральную демократию – и везде вы обнаружите то пять, то сразу 10 признаков фашизма. В Грузии, например, культ национального флага и традиционализма есть, но кто скажет, что у власти находится фашистский режим?
Квалифицирующий признак фашизма на самом деле один: фашизм – это диктатура в условиях развитого капитализма. Всякая форма осуществления политического господства соответствует своей исторической эпохе. Для раннего феодализма характерен вассалитет. Для развитого феодализма – абсолютная монархия. Первоначальное накопление капитала обычно происходит в условиях представительской демократии при республиканском строе или конституционной монархии. А что такое развитой капитализм? Развитой капитализм – это капитализм МОНОПОЛИСТИЧЕСКИЙ.
Какие формы политического режима характеры для этой стадии развития общества? Самая распространенная – колониальная империя в виде промышленно развитой метрополии и колоний, что являются источниками сырья и рынками сбыта. Центр и периферия в данном случае находятся одновременно на разных стадиях развития. В метрополии, оформившейся, как национальное государство, укоренился индустриальный уклад, общество урбанизировано, население образовано. Колонии же пребывают в рамках традиционной формации – там процветают порядки феодальные, а где-то они уживаются и с абсолютной дикостью.
Политический режим в этом случае носит дуальный характер: в метрополии – правовое государство, гражданское общество, демократия, свобода слова, распределенные системы управления, рыночный капитализм. А вот в колониях – где-то прямое внешнее управление, где-то оккупационный прокси-режим, где-то феодальная раздробленность под ненавязчивым контролем колониальной администрации, сословное право, рабская эксплуатация, монопольная торговля.
Называется все это хорошо знакомым нам словом ИМПЕРИАЛИЗМ. Любой человек, не сильно прогуливавший школу, легко назовет нам ведущие колониальные империи конца XIX столетия – Британская, Французская, Голландская. На последнем издыхании находится империя Испанская, в которой капиталистические отношения развиваются с опозданием. Португалия, так же безнадежно отстающая в развитии, выглядит архаично, но пока держится. Главным образом потому, что никому особо не мешает.
Помимо дуальных колониальных, морских империй существуют и моноимперии или империи континентальные – Австро-Венгерская, Российская и Османская, чья экспансия направлена не на захват заморских колоний, а на наращивание самой метрополии. Все моноимперии погибнут в результате Первой мировой войны.
Теперь давайте посмотрим, как строились отношения между монополиями и государством в Италии – первой стране, где утвердился фашистский режим. Там развитие капитализма тоже пошло не совсем естественным путем, если мы примем то, что затяжная мировая война – не естественный режим существования. Война спровоцировала дичайшую монополизацию итальянской экономики, которую можно сравнить разве что со стремительным распространением раковой опухали. Но в данном случае государство не пыталось как-то препятствовать трестам, а наоборот, всячески поощряло монополии.
Ввязавшись в войну на стороне Антанты в мае 1915 г., Италия столкнулась с суровой реальностью: иллюзии быстрой победы быстро развеялись, и страна оказалась в ситуации жесткого ресурсного голода. Фронт требовал не только мясо (человеческий материал был в достатке, его не особо жалели), но, много-много оружия и боеприпасов. А это в первую очередь – сталь, уголь (без него не выплавишь сталь) и химия, необходимая для производства той же стали, а также взрывчатых веществ, топлива, красителей, резины, лекарств и прочего. Сталелитейная, химическая, автомобильная промышленность, а также двигателестроение и судостроение – это капиталоемкие и наукоемкие хайтек-отрасли того времени. Именно они и подверглись тотальной монополизации.
Итальянский капитализм развивался, прежде всего, в сфере легкой промышленности, где заправлял мелкий и средний капитала. А во время войны две трети промышленного производства уже приходилось на тяжелую промышленность, где безраздельно доминировали крупные промышленно-финансовые группы, то есть промышленный капитал, сросшийся с банковским.
Как так получилось: правительство заказывает оружейной компании производство 10 тысяч пушек в год, а та в состоянии производить только две тысячи. Но государству они так нужны, что оно готово платить двойную и тройную цену. Даже авансом. Это же просто сказочные условия! Капиталисты в восторге и с энтузиазмом берутся за дело. Для начала они заключают договора на поставку металлопроката со сталелитейной компанией, причем назначают грабительски низкую цену ниже себестоимости. Если сталелитейщики отказываются, к ним в офис тут же приходит правительственный чиновник и говорит: «Либо вы поставляете оружейникам много стали по низкой цене, либо мы национализируем ваш бизнес. Время военное – все для фронта, все для победы!»
Приходится металлургам работать в убыток, то есть еще и субсидировать из своего кармана производство продукции, чтобы не потерять свою собственность. А когда собственные средства заканчиваются – приходится брать кредит в банке. Но через полгодика к ним приходят представители оружейной компании и делают предложение, от которого невозможно отказаться: «Продайте нам свое предприятие за 20% его реальной стоимости – так вы хоть что-то сохраните, в противном случае через год-полтора ваш завод перейдет в собственность банка-кредитора и вы вообще ничего не получите.
Правительство, разумеется, одобряет эту сделку, ведь очевидно, что консолидация капитала – залог увеличения производства конечной продукции. Следом по той же схеме оружейники за гроши берут под контроль горнодобывающие, транспортные, машиностроительные, химические предприятия, баки, торговые дома, пароходства и железные дороги, а также электростанции. А еще они скупали газеты и яростно топили в них за войну, требуя все больших и больших инвестиций в военно-промышленный комплекс.
Государство стимулирует процесс консолидации капитала в промышленности путем планового регулирования , ибо свободный рынок остался далеко в пошлом, в мирном времени. Сейчас государство – главный покупатель всего. Ему нужно в первую очередь оружие и боеприпасы. Государство решает, каким заводам дать ресурсы, а каким отказать. Те, что лишены доступа к сырью, тут же разоряются, их подбирают оружейные магнаты и перепрофилируют под производство военной продукции, которая дает им сверхприбыли.
А на эти сверхприбыли они скупают новые и новые предприятия, потому что это выгоднее, чем инвестировать с нуля в создание новых промышленных мощностей. Государству же гораздо проще иметь дело с несколькими крупными концернами, которые контролируют всю производственную цепочку от обустройства шахты до поставки на фронт гаубиц и бронемашин, нежели с сотнями средних и мелких специализированных предприятий, распределяя между ними гособоронзаказ и контролируя его исполнение.
А еще государство замораживает заработную плату рабочим на все время войны, увеличивает продолжительность рабочего дня, ликвидирует профсоюзы, запрещает увольнение и забастовки. Если этого недостаточно, начинает применяться принудительный труд. Недовольных, конечно, много, но лучше быть мобилизованным к станку, чем в армию и сдохнуть в бесконечной мясорубке на реке Изонцо. Ну разве это не то, о чем мечтали капиталисты – получить дешевую и беспрекословно покорную рабсилу? Ведь чем меньше ты платишь рабочему и больше требуешь с покупателя (а ты монополист – поэтому можешь безбожно задирать цены) – тем больше получаешь прибыли. СВЕРХПРИБЫЛИ!
Так за четыре года в Италии на дрожжах военных заказов выросли колоссальные гиганты – Ансальдо, Фиат, Ильва, Пирелли. Да, война – это тяжкое бремя для экономики. Но лишь для экономики потребительской, ибо население беднеет. А для тяжелой промышленности – золотое время. Кому война – кому мать родна.
Но война заканчивается. И для монополизированной тяжелой промышленности начинаются жуткие времена. Военные заказы иссякают. Государству больше не нужны пушки. Вы скажете, что это не проблема – надо просто провести конверсию промышленности точно так же, как во время войны поводилась мобилизация, перейти на выпуск мирной продукции. Как говорится даешь масло вместо пушек!
На словах все легко и просто, а вот на деле… Для конверсии нужны колоссальные инвестиции. Милитаризация промышленности проводилась на казенные средства. Госзаказ – это наркотик, на который корпорации быстро подсаживаются, и, лишившись которого, испытывают ломку.
Но правительство больше не может кормить монополии. Оно и раньше-то финансировало военпром на заемные деньги – их давали французские, британские и американские банкиры, чтобы втянуть Италию в войну на стороне Антанты. Им это удалось, хотя до войны Италия принадлежала к блоку центральных держав. И даже в начале войны Рим, объявив нейтралитет, еще колебался, чью сторону занять.
Но бабло в данном случае рулит. Российская империя, кстати, тоже оказалась на стороне стран Согласия из-за своей финансовой зависимости. Если крупнейшим торговым партнером русских была Германия, то давали в долг царю французские и лондонские банкиры.
После окончания войны у итальянского правительства деньги сразу кончились, зато появилась необходимость расплачиваться по колоссальным долгам в $5 млрд – громадные по тем временам деньги (расплатились итальянцы лишь к 1970 г.). По идее эти долги можно было переложить на побежденных. Французы, например, обложили немцев репарациями на три-четыре поколения вперед. Так что французские долги Америке как бы покрывались репарационными выплатами. На самом деле нет, потому что долги-то надо отдавать прямо сейчас, а получить репарации можно было только тогда, когда подкошенная войной германская экономика оклемается.
Но итальянцам в этом плане просто фатально не повезло. Дело в том, что они воевали с Австро-Венгрией, а эта империя рассыпалась на пять государств и еще кусок отошел Румынии. Не с кого стало требовать репарации. С какой бы радости их стали платить Югославия или Польша?
Так что итальянское правительство в результате войны превратилось в банкрота. Ну хорошо, сами-то монополии во время войны получали просто фантастические сверхприбыли. Вот пусть они их и инвестируют в модернизацию самих себя. Логично?
Да, но нет. Перенастроить промышленность на производство мирной продукции и потребительских товаров можно. Вопрос в том, кому их сбывать. Внутренний рынок усох катастрофически. Итальянцы страшно обнищали, рассчитывать на их покупательную способность не приходилось. К тому же ширпотреб производит легкая промышленность, а монополии возникли в сегменте тяжелой, обескровив легкую. То есть они могли работать только на экспорт.
Тут мы переходим к другому важному моменту: по итогам войны Италия не получила примерно ничего: она аннексировала лишь Южный Тироль, населенный преимущественно немцами и Истрию, где жили хорваты – и все. А планы-то были создать за счет побежденных полноценную колониальную империю. Но союзники при дележе наследства Османской империи в Африке и восточном Средиземноморье цинично выставили итальянцев за дверь.
По сути-то они были правы – итальянцы воевали просто фантастически бездарно и вместо помощи союзники получили лишь головную боль. Им приходилось постоянно спасать итальянскую армию от разгрома и вливать большие средства в итальянскую военную промышленность, что никоим образом не конвертировалось в успехи на фронте. Поэтому формально Италия победила, а, по факту получила лишь 700 тысяч трупов, миллион инвалидов, нищету и унижения от старших партнеров. Но это лирика. Раз нет колоний – нет доступа ни к рынкам сбыта, ни к источникам дешевого сырья. Так какой смысл вкладываться в конверсию?
Дальше – больше. Во время войны рабочие жили впроголодь, потому что действовал мораторий на повышение заработной платы и запрет забастовок. Теперь же работяги как с цепи сорвались и стали требовать социальной справедливости – мол вы, кровососы, разбогатели – теперь давайте, делитесь – повышайте нам зарплату из своих военных сверхдоходов.
Но это еще цветочки. Дело в том, что на волне народного недовольства 32% мест в парламенте получили социалисты, еще 20% - христианские демократы, 17% досталось либеральной коалиции. И поскольку социалисты стали ведущей политической силой в стране, они тоже стали добиваться национализации военных сверхприбылей монополий и направления их на социальные программы. Требование низов о повышении зарплат они, конечно, тоже поддерживали.
В этой ситуации монополиям было выгоднее просто закрыть предприятия. Нет военных заказов, нет работы, нет зарплаты и налогов. Раз вы так – то вот вам наш гордый буржуйский кукиш: будет либо по-нашему, либо никак. Правительство, конечно, сразу капитулировало перед таким ультиматумом, но оно уже ни на что не влияло.
Началось нечто невообразимое и пугающее – рабочие стали захватывать остановленные предприятия и не просто захватывать, а организовывать на них работу. А тяжелая промышленность, напомню, производила оружие. И для кого же рабочие стали производить оружие? Для себя! Учитывая, что миллионы работяг прошли через окопную мясорубку, пользоваться они им умели.
В стране сложилась классическая революционная ситуация – низы не желали жить по новому, верхи не могли управлять по старому. Но революция не произошла. Почему? Если кто-то читал мою книгу «Конец эпохи Путина», то там я так описывал механику революции. Она происходит при наложении друг на друга трех факторов:
- СИСТЕМНОГО (то есть в обществе должны вызреть неразрешимые в рамках существующего политического режима противоречия);
- ФАКТОРА УСЛОВИЙ (должен возникнуть некий кризис, выводящий социальную систему из равновесия);
- СУБЪЕКТНОГО ФАКТОРА (должна возникнуть политическая сила, революционный субъект, готовый рискнуть, сыграть на общественных противоречиях и трансформировать общество по своим лекалам).
В Италии первое и второе условие были достигнуты, а вот революционного субъекта не оказалось. Социалистическая партия, которая традиционно представляла интересы рабочих, перепугалась революции и заняла соглашательскую позицию, трусливо выступив за примирение с олигархией во имя неких национальных интересов.
Поэтому красное двухлетие 1919-920 гг., в ходе которого рабочие брали под контроль предприятия, организовывали советы, создавали боевые организации, а крестьяне захватывали помещичьи земли и объединялись в кооперативы, закончилось ничем – протест без политического руководства просто выгорел. Но если стихия народного бунта напугала социалистов, то крупный капитал буквально парализовало от ужаса. Капиталист – это человек действия, он не будет пассивно ждать, когда к власти придут большевики и отберут все, нажитое непосильным трудом. Поэтому на смену революционному красному двухлетию по мере выдыхания протеста пришло реакционное черное двухлетие 1921-1922 гг.
Какие же политические силы действовали на стороне капиталистов-монополистов? До войны интересы буржуазии выражали либералы, а на подтанцовке у них была беззубая социалистическая «оппозиция» и христианские демократы (мастера балаболить за все хорошее против всего плохого и ничего не делать). Однако, как я показал выше, либералы выражают интересы мелкого и среднего капитала, а капитал крупный уже заинтересован не в либерализме, а в диктатуре. К тому же послевоенные коалиционные правительства показали свою абсолютную недееспособность. Они предпочитали ни во что не вмешиваться и не на что не реагировать.
Захватили рабочие фабрику? Ну, пускай перебесятся недельку, а там, глядишь все само собой как-нибудь устаканится. Они уже строят баррикады в центре Турина? Да ладно, какие баррикады в воскресенье? Вот завтра будет понедельник, мы выйдем на работу, заслушаем доклады, проведем совещание и дадим указания губернатору и мэру, как им решать проблему. Так что крупный капитал решил покончить и с демократией, и со своей политической обслугой в лице либералов.
В этой ситуации накануне внеочередных парламентских выборов 1921 г. возникают две новые политические партии – коммунистическая, ставящая своей целью пролетарскую революцию, и «Итальянский союз борьбы» - фашисты (от слова Fasci – пучок, союз). Эта организация ставит своей целью борьбу с коммунизмом, забастовками, рабочим движением и анархией. На первый взгляд на выборах фашисты провалились – набрали всего 0,45% голосов и получили лишь два мандата в рамках коалиционного Народного блока (националисты + фашисты + консервативные либералы).
Коммунисты, отпочковавшиеся от соцпартии, взяли 4,6% голосов, завоевав 15 мандатов.
Но дело в том, что фашистскую партию создавали вовсе не для парламентских дебатов, а для совсем другой работы. Если правительство не в состоянии справиться с народными бунтами, это должны сделать фашисты. Вот, скажем, захватили крестьяне и засеяли помещичье поле – что должны делать власти – сжечь посевы, что ли? Арестовать всех крестьян, учинивших это непотребство? А что потом? Может, надо приставить к каждому полю по полицаю, чтоб он предотвратил сбор урожая захватчиками? Так тут никакой полиции не хватит, а ей и без того много работы – надо как-то порядок в городах поддерживать.
А вот фашисты проблему решали. Приезжает в деревню откуда-то издалека на грузовиках решительная братва в черных рубашках, заходят в дом к главе крестьянской лиги, выволакивают во двор и вешают на воротах. Потом созывают селян и объясняют им, что так будет с каждым, кто посягнет на чужое добро. Далее до сведения бунтовщиков доводится, что они теперь должны работать в поле на помещика в качестве батраков 8 часов в день и еще два часа в день дополнительно. Жалованье за эти два часа работы они должны отдавать местному фашистскому комитету за то, что тот поддерживает на районе порядок. Возражения есть? Возражений обычно не возникало. А если возникало, ну значит тех, кто возникал, убивали на глазах у остальных. Порой медленно и со вкусом. Например, привязывали бедолагу к грузовику и волочили кровавый кусок мяса по дороге от одной деревни к другой.
С рабочими активистами фашисты обходились ровно так же. Врывались домой к организатору забастовки и забивали дубинками насмерть. Не застали того дома? Не беда – убивали семью и растворялись в ночи. После этого рабочим как-то сразу расхотелось бунтовать. Убивали не только простых работяг, но и видных политиков, министров, депутатов парламента.
Почему фашисты действовали настолько нагло? А чего им бояться – власти, не желающие связываться с относительно мирными рабочими, тем более не пытались противостоять вооруженным бандитам, возглавляемым отморозком Муссолини. Более того, чернорубашечников они считали меньшим злом, и потому даже вооружали их с армейских складов.
Ну и, как не трудно догадаться, вся эта фашистская гопота находилась на содержании у монополистического капитала. Исследователи установили, что в первые три года существования фашистской партии в среднем две трети ее бюджета формировалось из, скажем так, корпоративных источников. Остальное - членские взносы и «добровольные» пожертвования с населения, проще говоря – рэкет.
Буржуазия была в восторге – фашисты отработали вложенные в них деньги на 100%. Да и сам Муссолини им понравился – блестящий оратор, великолепный публицист, харизматичный вождь, энергичный, исполнительный. Выражаясь, вполне уместным здесь блатным жаргоном, «прет до талова». А что, если привести его к власти вместо этих бесполезных либералов, чуждых социалистов и откровенно опасных коммунистов?
И происходит чудо. Общественная организация «Итальянский союз борьбы», созданная в 1919 г., в 1921 она получает полпроцента голосов на выборах и преобразуется в Национальную фашистскую партию. И уже через одиннадцать месяцев состоится знаменитый поход фашистов на Рим, а Муссолини получает пост главы правительства. В 1924 г. НФП становится правящей, а с 1928 г. до падения режима Муссолини – единственной легальной партией в стране.
Кстати, любопытно, как фашисты взяли большинство в парламенте. «Единой России» на заметку. Им удалось протолкнуть через парламент так называемый закон барона Ачербо. Это видный фашист, ближайший соратник Бенито Муссолини, принимал участие в переговорах о назначении дуче главой правительства с королем Эммануилом II (да, фашистская Италия оставалась монархией вплоть до 1945 года).
Так вот, согласно Закону Ачербо, партия, получившая первое место на выборах и не менее 25 % действительных голосов, получала сразу 66 % мест в парламенте. Оставшиеся мандаты распределялись между остальными партиями согласно пропорциональной системе. Сразу после выборов разразился большой скандал. Один из лидеров Социалистической партии Джакомо Маттеотти потребовал аннулировать итоги выборов из-за фальсификаций. Чернорубашечники со своими традиционными дубинками и кинжалами частенько присутствовали на избирательных участках и контролировали, чтобы считали голоса «правильно». Вы уже догадываетесь, что с стало Маттеотти? А в расследовании его убийства участвовал… член правительства Ачербо.
Так вот, скажите, а как так возможно, чтобы новосозданная фашистская партия, состоящая в основном из уголовников и кровавых маньяков, вдруг обрела миллионы членов, стала правящей, а ее лидер был никем, а превратился в вождя нации? Версия о том, что Муссолини, дескать, обладал какой-то сверхъестественной харизмой, мы оставим слабоумным лирикам.
Все имеет гораздо более простое объяснение. Монополии владели не только заводами и пароходами. В классическом наборе были и газеты. Пресса тоже подверглась монополизации в военные годы. И эта пресса в читанные месяцы превратила Муссолини из пустого места в великого дуче, спасителя отечества и надежду нации. Именно пресса, деньги и насилие привели его к власти. Теперь главный вопрос: для чего монополиям нужен был Муссолини у власти? Вроде как красная угроза подавлена, потому нужда в чернорубашечниках должна отпасть.
Да, но нет. Олигархия перешла от обороны в наступление. Поскольку промышленные магнаты фантастически разбогатели именно на войне, то зачем им тратиться на конверсию? Лучше организовать новую войну. Лучше сделать так, чтобы война шла непрерывно, чтобы спрос на военную продукцию только рос и рос. Поэтому к власти и был приведен диктаторский режим, делающий ставку на внешнюю экспансию. Массам было объявлено, что «партнеры» кинули Италию при дележе военной добычи в 1918 г. и нация должна восстановить справедливость – взять силой то, что ей причитается – воссоздать Римскую империю, превратить Средиземное море во внутреннее итальянское озеро.
Началась активная работа по созданию армии, океанского военно-морского флота, мощных ВВС. В качестве разминки итальянцы уже в 1923 г. захватили греческий остров Корфу, потом упражнялись в своей колонии в Ливии, приводя местное население к покорности с помощью авиации, химического оружия, и тотального террора. Если гитлеровцы свой первый концлагерь создали только в 1933 г., то итальянские фашисты имели 15 таких учреждений в Ливии уже к началу 30-х годов.
Далее в 1935 г. последовала Война с Эфиопией. В 1936 г. Италия совершает интервенцию в Испанию на стороне франкистов против республиканцев. В кампании участвует 150-тысячный воинский контингент, траты казны на войну составили 14 млрд лир. Не будем вдаваться в подсчеты, но это очень много. Италия снабжала не только свой экспедиционный корпус в Испании, но и покрывала значительную часть потребностей армии Франко в технике и боеприпасах. В 1938 г. Италия чуть не сцепилась с Германией из-за Австрии.
Впрочем, вскоре дуче с фюрером нашли общий язык, и в Мюнхене Муссолини участвовал в распиле Чехословакии в качестве влиятельного европейского политика. С началом же Второй мировой войны Италия словно с цепи сорвалась и воевала везде, где только можно: с Албанией, Грецией, Францией, СССР, в Африке с англичанами. Причем всегда в инициативном порядке в отличии от Германии, которую противники часто атаковали первыми, а ей приходилось реагировать.
Война (с неизменно провальным результатом) шла с единственной практической целью – обогащать монополии. Но как только война пришла в саму Италию и армады американских бомбардировщиков начали руинировать итальянские промышленные гиганты – тут же, словно по мановению волшебной палочки, великий лидер нации рутинно отстраняется от власти своими же ближайшими соратниками (среди заговорщиков, кстати, знакомый нам барон Арчебо) и оказывается под арестом. Вождистская харизма почему-то не срабатывает. И преданные чернорубашечники, тайная полиция, армия и благодарный народ не встали на защиту своего вчерашнего кумира. Наоборот, люди радовались, что надоевший коротышка-выпендрежник оказался в тюрьме.
Что случилось-то? А случилось следующее: итальянские олигархи пришли к выводу, что война – это хорошо. Но не в том случае, когда она перемалывает твои материальные активы. Поэтому воевать Италия, конечно, продолжит, но теперь на стороне антигитлеровской коалиции. По итогам войны лучше оказаться в стане победителей, а не проигравших. Что решили олигархи – то и будет. Однако план не сработал, потому что немцы решительно оккупировали север и центр Италии, выкрали из узилища неудачливого камрада Бенито и поставили его во главе марионеточной республики Сало. Так что переобуться в прыжке итальянским магнатам не удалось.
Я сознательно не касаюсь идеологии итальянского фашизма, которая пафосно именовалась Третий путь – как некая альтернатива и либеральному капитализму и социализму. Собственно, к политическому режиму и реальной политике эта казуистическая демагогия имеет мало отношения. Если вы хотите разобраться в фашизме, стоит изучать экономический базис тоталитарной диктатуры, взаимоотношения власти и ключевых хозяйствующих субъектов – там все ответы.
ТРЕТИЙ РЕЙХ
В Германии мы видим тот же самый сюжет: тяжелый послевоенный кризис, красная революция, ей на смену приходит кровавая реакция, страна тонет в насилии. Диктатуре предшествует период демократии, правоцентристские и левые правительства меняют друг друга с калейдоскопической быстротой, неизменно демонстрируя лишь свою беспомощность. Коммунисты реально пытаются взять власть, устраивая путчи в разных городах. Красной угрозе противостоят коричневорубашечники – боевые отряды нацистской партии. Они выполняют ровно ту ж функцию, что чернорубашечники в Италии. Олигархат изначально воспринимает Гитлера и его партию, как уличную шпану, исполнителей грязной работы. Политическая ставка вначале делается на более респектабельные консервативно-националистические партии.
Однако, присмотревшись получше к бесноватому усатику, магнаты решают – это тот парень, что им нужен. И случается чудо – австрийский ефрейтор получает поддержку прессы. Особенно отличился в продвижении нацистской партии германский промышленник и медиамагнат Альфред Гугенберг. Он мог бы с полным основанием заявить: «Я сделал Гитлера тем, кем он стал». Он не только пропиарил будущего рейхсканцлера, но и организовал финансирование партии, убедив своих коллег по высшей олигархической лиге сделать ставку на нацистов. Ставка была сделана. Ставка на сворачивание демократии, диктатуру, милитаризацию и войну.
Причины – те же, что и в Италии. Германская тяжелая промышленность имела сильную степень монополизации еще до войны, а во время европейской бойни монополии под патронажем государства достигли наивысшей точки развития. Не буду утомлять цифрами. Только один факт: концерн Крупп в ходе войны довел производство артиллерийских снарядов почти до 110 миллионов штук в год. Вы представляете, какие фантастические барыши это ему принесло? Сегодня вся Европа совместно с Америкой при участии Южной Кореи не может поставить Украине всего один миллион снарядов за год. И ведь в Украину-то идут боеприпасы преимущественно со сладов, не с конвейера.
А сто лет назад всего один германский концерн производил больше 100 миллионов снарядов. И это в условиях жесточайшего дефицита сырья и энергоносителей. Германия же находилась в блокаде. Кстати, знаете кто С 1909 по 1918 год занимал должность председателя совета директоров концерна «Крупп»? Альфред Гугенберг! Безусловно, фирма «Крупп» являлась одним из основных бенефициаров нацизма, но ведущую роль в становлении гитлеровского режима сыграл химический концерн IG FARBEN. О его размерах и значении для экономики страны можно судить по одному факту: накануне начала Второй мировой войны концерн обеспечивал 90% поступлений валюты в страну.
Чтоб было понятно: представьте, что в России есть некая фирма, которой принадлежит вообще вся нефть, газ, алюминий, нефтехимия, уголь, лес и которая обеспечивает поступление 90% валютной выручки – вот такое значение имел химический концерн для Германии. А о его влиянии на политику догадайтесь сами.
Именно IG FARBEN стал главным спонсором партии (но далеко не единственным) на выборах 1933 г. а тайные взносы в партийную кассу делались два предыдущих года. Пикантная деталь: четыре из 12 членов правления химического гиганта являлись евреями. Но даже это не стало препятствием для тесной дружбы концерна с нацистами. Ведь на кону – баснословные прибыли. А евреев можно и убрать из руководящих кресел.
В общем, мы видим то же, что и в Италии: нацисты гарантировали полное устранение коммунистической угрозы и войну. Для IG FARBEN вопрос войны и мира являлся вопросом стратегических инвестиций. Колоссальные средства концерном были вложены в технологию гидрогенизации угля, то есть производства синтетического горючего. Однако как не масштабируй производство жидкого угольного топлива, его себестоимость останется сильно выше, нежели у нефтяного. К тому же в период мирового кризиса потребление нефти снизилось, а цены упали ниже плинтуса.
Конкурировать с импортным бензином синтетическое топливо не могло в принципе. Есть лишь одна ситуация, в которой производство синтетики имело экономический смысл – война. В случае войны Германия теряет возможность ввозить нефть из-за рубежа. Принимая во внимание то, что будущую войну называли войной моторов задолго до того, как та началась, получается, что третий рейх в принципе не мог позволить себе воевать, ибо с сухим баком много не навоюешь. Но расклад меняется, если будет найден альтернативный источник горючего для танков и самолетов.
Выходит, что синтетическое топливо нужно только исключительно для войны. Концерн IG FARBEN стал главным спонсором партии только после неформальной встречи между руководством фирмы и нацистской верхушкой, в ходе которой они пришли к сердечному согласию относительно того, что война является их общей целью. Дальше, думаю, рассказывать ничего не надо.
АЗИАТСКИЙ ФАШИЗМ
В Японии ситуация еще более выпукла. Там полностью отсутствовало антимонопольное законодательство, как в Европе или Америке, поэтому вообще вся экономика, включая легкую промышленность и сферу услуг, контролировалась дзайбацу – гигантскими концернами, спецификой которых была широкая диверсификация.
Если в Европе или Америке концерны или картели образовывались, прежде всего, по отраслевому признаку, а непрофильный бизнес, например, медийный, нужен бы им для продвижения своих интересов, то в Японии дзайбацу производили вообще все – от спичек и одежды до танков и авианосцев. ТОШИБА, МИЦУИ, НАКАДЗИМА, ЯСУДА, МАЗДА, АЮКАВА, МИЦУБИШИ и другие – это столпы, на которых держалась японская экономика.
Эти гигантские бизнес-конгломераты полностью подмяли под себя государство – и потому в Японии воцарился фашистский режим – самый тоталитарный из всех фашистских режимов первой половины XX века, если иметь в виду масштабы порабощения общества. В Германии создавались рабочие концлагеря, использующие рабскую рабочую силу миллионов заключенных. А в Японии во время войны вообще вся страна была превращена в один большой концлагерь. Система принудительного труда была распространена даже на детей – целые школы переводились на заводы, где дети работали, а иногда и жили. На учебу же отводилось всего шесть часов в неделю.
Взрослые рабочие переводились на 12-ти, а где-то и на 14-часовой рабочий день. Им полагалось всего два выходных в месяц. По мобилизацию любой японец мог быть отправлен куда угодно отбывать трудовую повинность – в шахты, на рисовые поля, на отдаленные острова строить блиндажи или аэродромы буквально за еду. Рассуждая в терминах политэкономии, норма эксплуатации достигла максимальных значений.
Развивалась ситуация по тому же шаблону, что в Италии и Германии: война, в ходе которой корпорации жиреют, а народ нищает. Далее – послевоенный кризис, вызванный резким падением спроса на продукцию, безработица, рост рабочего движения и революционных настроений. Политическая турбулентность, неспособность демократических правительств предотвратить хаос. Политические убийства. Попытки путчей. Это вызывает правую реакцию, возникает запрос на политическую силу, которая железной рукой наведет порядок внутри страны и обеспечит условия для успешной экспансии вовне.
Собственно фашистской партии в стране не возникло. Роль фашистов исполнили военные, объединенные в неформальные группы влияния. И я, конечно, могу сказать, что эти группы влияния находились под контролем дзайбацу и действовали строго в их интересах, но вы, наверное, и так уже догадались. Что касается войны, как основы японской внешней политики, то тут был полнейший консенсус. Находящиеся у власти военные стремились к войне так же, как хозяева дзайбацу, пухнущих на военных заказах. Их общей целью было построение великой восточной империи, доминирующей в Азии.
РУССКИЙ ОСОБЫЙ ПУТЬ… К ФАШИЗМУ
Какое отношение все вышеописанное имеет к постсоветской России? Да все ж как под копирку! В эпоху первоначального накопления капитала в 90-е в стране происходит либеральный бардак. Появляется частный бизнес. Когда концентрация капитала достигает критических значений, происходит поворот к диктатуре, ликвидация политических свобод, репрессии против оппозиции, насаждение цензуры и дичайшей пропаганды. И в финале – война.
Мы видим типичную фашистскую диктатуру. Это тот самый естественный генезис капитала. Сначала он заинтересован в слабом государстве, которое не мешает ему богатеть в условиях рыночной вакханалии – это период 90-х. Укрупнившийся капитал уже крепко подсаживается на госзаказы, требует субсидий, налоговых льгот, законодательных преференций, государственной поддержки экспансии (пока – условно мирной). Периоду развитого империализма соответствуют нулевые и начало 10-х годов ХХI века. Наконец, монополии становятся ведущим экономическим субъектом и подминают под себя государство, подчиняя его политику своим интересам. В результате устанавливается фашистская диктатура, модель которой в доходчивой форме я показал на утрированном примере захвата города корпорацией «Яндекс». «Яндекс», кстати – тоже монополия.
Но сколь близки между собой фашистские режимы по строению скелета – столь же непохожи они внешне. Везде своя специфика, отличаются конкретные условия, в которых фашизм вызревает, исторический контекст различный. Если фашистские режимы 30-годов, появившиеся на волне Великой депрессии, схожи, поскольку возникли в одинаковых условиях, то фашистский режим в Чили утвердился в условиях блокового противостояния холодной войны.
И он, если смотреть поверхностно, имеет крайне мало сходства, например, с германским нацизмом. Кроме главного: режим Пиночета отражал интересы чилийского моноплистического капитала. И этот монополистический капитал существовал уже в эпоху глобального рынка, когда никто не ведет войны за колонии. А еще чилийский капитал имел периферийный характер, то есть его базисом была не тяжелая индустрия, а экспортоориентированный сырьевой бизнес. И только поэтому чилийский фашизм не стремился к войне – она никак не стимулирует рост мировых цен на сырье. Пиночет отрабатывал, так сказать, сугубо внутреннюю повестку. Но – в интересах корпораций
Российский капитализм и фашизм развиваются вообще в уникальных условиях. Либерализм глубоко укоренился во многих западных странах потому, что период первоначального накопления капитала длился десятилетиями. За это время выросло несколько поколений граждан, которые пропитались либеральными ценностями и не желали от них отказываться. В России же период первоначального накопления капитала, которому соответствует либеральный политический режим, длился всего несколько лет. Пара лет чистой анархии, когда формально в стране с федеративным устройством действовал режим парламентской республики. В 1993 г. произошел авторитарный переворот, и авторитарная диктатура начала набирать силу, постепенно трансформируя модель государственного устройства от федеративной к унитарной.
Во второй половине 90-х период первоначального накопления капитала завершился, сложились монополии, начался процесс их бурного роста и слияния. Тот путь, что Западная Европа и Северная Америка проходили за столетие, Россия пролетела за пятилетку. Почему? Потому, что активное накопление капитала происходило на самом деле несколько десятилетий – с начала сталинской индустриализации в СССР и вплоть до конца 80-х. А после происходил процесс не накопления капитала, а его РАСПРЕДЕЛЕНИЕ. То бишь приватизация созданного ранее. Делить – не строить. Поэтому после первичного распределения капитала возникший при этом класс капиталистов утратил интерес к либерализму и демократии.
Термин «капиталисты» в данном случае некорректен, потому что капиталист создает капитал, а тех бандитов, полубандитов, красных директоров и детей советской партхозноменклатуры, что получили гигантские капиталы практически нахаляву, точнее будет называть держателями капиталов или выгодоприобретателями. Это всегда следует иметь в виду.
Объясняю разницу. Капиталист получает прибыль только тогда, когда капитал взрастает. В противном случае он терпит убыток. А бенефициар может получать доход не только от операционной прибыли предприятия (как вариант – роста стоимости его акций), но и от его утилизации. Закрыл завод, выгнал рабочих на улицу. Продал станки скупщикам металлолома – получил миллион баксов. Сдал торгашам цеха под склад – имеешь ренту в $10 тыс ежемесячно. Это проще, чем плюхаться с производством, заниматься сбытом.
Настоящий же капиталист, вложивший в бизнес 10 миллионов своих или заемных средств никогда так не поступит. Если вложил 10 миллионов, а заработал миллион – это значит потерял 9 миллионов. Но бенефициары-то ничего не вкладывали, поэтому российский капитализм такой сюрреалистический, когда прибыль извлекается из убытков или уничтожения капитала.
Но существовали и высокомаржинальные отрасли, которые позволяли извлекать прибыль в качестве ренты, эксплуатируя созданный другими капитал (то есть средства производства) – ТЭК, нефтехимия, металлургия, добыча угля, лесозаготовки – преимущественно это бизнес сырьевой или производство низкопередельных полуфабрикатов. Вот в этих сферах и начали возникать первые монополии.
Опять же, если на Западе или в Японии монополии строились путем укрупнения или слияния предприятий, то в России они возникли буквально мгновенно – через приватизацию. Итогом укрупнения капитала на Западе становятся финансово-промышленные группы, то есть слившийся воедино финансовый и промышленный капитал. Механизм таков: чем большим капиталом располагает предприниматель – тем более он конкурентоспособен.
Поэтому никогда капиталист не может развиваться только за счет получаемой прибыли. Ведь завод надо пять лет строить, прежде чем он даст первую выручку, а окупятся эти вложения лет через 15 в лучшем случае. Поэтому предприниматель берет кредит в банке. Банк получает прибыль через ссудный процент. Но тут есть нюанс: если ты должен 10 тысяч банку – проблемы у тебя. Если ты должен банку 100 миллионов – проблемы у банка, благополучие которого всецело зависит от благополучия его крупнейших должников.
Поэтому мелкому коммерсанту банк дает кредит под проценты, а у крупного входит в уставный капитал, и получает не проценты, а часть прибыли. Банк, являясь совладельцем, скажем, металлургического комбината, становится заинтересованным в том, чтобы прибыль получал именно этот концерн. Потому банкиры могут отказать конкуренту в кредите или, воспользовавшись трудностями последнего, способствовать его разорению. Даже если формально банк понесет потери из-за банкротства должника, он отобьет их через сверхдоходы принадлежащего ему металлургического комбината, ставшего монополистом на рынке. еОбразно эту ситуацию можно представить так: капиталист создает машину (предприятие), банкир заправляет его топливом (деньгами), после чего они вместе садятся в автомобиль и едут в общее прекрасное будущее.
В России все не так. Здесь в эпоху становления монополий господствует не промышленно-финансовый, а чисто финансовый капитал. Потому что промышленные активы как бы ничьи. Но они уже есть. Чтобы их приватизировать не нужно вкладываться в их создание, внедрять инновации, покупать патенты. Надо просто дать денег государству (чиновнику), иногда 2% от их реальной стоимости – и многомиллиардные активы твои.
То есть тот, у кого есть деньги – у того есть все. А деньги есть у кого? Правильно, у банкиров. Особенно у тех банкиров, кто обслуживает государство. И кому государство всегда может дать денег, тупо включив печатный станок. В итоге, если на Западе в период становления монополий складывается финансово-промышленная олигархия, то в России она чисто финансовая.
В Италии штабом по фашизации общества становятся мозговые тресты промышленного олигархата. Прежде всего речь о такой структуре как CONFINDUSTRIA – Всеобщая конфедерация итальянской промышленности – этакий профсоюз предпринимателей. В Германии – Имперский союз германской промышленности, в Польше – Центральный союз польской промышленности, горного дела, торговли и финансов LEWIATHAN.
В России, конечно, есть РСПП – Российский союз промышленников и предпринимателей, всевозможные торгово-промышленные палаты, есть даже партия предпринимателей – «Партия роста». Но все это мишура. Реальный орган, продвигавший в 90-е интересы финансового капитала – это неформальная тусовочка крупнейших банкиров – СЕМИБАНКИРЩИНА.
Термин этот введен в широкий обиход журналистом Андреем Фадиным, опубликовавшим 14 ноября 1996 года в «Общей газете» статью «Семибанкирщина как новорусский вариант семибоярщины». Список банкиров в статье опирался на данное Борисом Березовским интервью Financial Times, где он назвал имена семи человек, совокупно контролирующих более 50 % российской экономики и совместно влияющих на принятие важнейших внутриполитических решений в России.
Прошло чуть меньше пяти лет, как рухнул коммунистический режим, но по словам неформального лидера олигархического совета несколько человек контролируют уже более 50% экономики страны. А ведь еще не состоялись даже залоговые аукционы, на которых раздербанят крупнейшие сырьевые тресты! Вот список истинны хозяев России того времени:
Борис Березовский — ЛогоВАЗ, ОРТ
Михаил Ходорковский — банк Менатеп
Михаил Фридман — Альфа-банк
Петр Авен — Альфа-банк
Владимир Гусинский — медиагруппа «Мост»
Александр Смоленский — Столичный банк сбережений
Владимир Потанин — Онэксимбанк
Виталий Малкин — банк Российский кредит
Владимир Виноградов — Инкомбанк
Семь банкиров, два медиамагната.
Теперь давайте вернемся к модельному примеру захвата корпорацией «Яндекс» власти в городе. Сначала компания добивается перераспределения властных полномочий от парламента (горсовета) к исполнительной власти. А после продвигает на пост мэра своего ставленника. В России перераспределение полномочий от законодательной ветви власти к исполнительной произошло в октябре 1993 г. в ходе октябрьского путча. В декабре того же года была принята Конституция, определяющая исполнительную власть как самодержавную власть президента. А в 1996 г. магнаты сажают на трон своего самодержца. Точнее, остается старый, но теперь он – уже их марионетка. Точно также, как в 1922 г. итальянские олигархи рекомендовали королю назначить Муссолини премьером. Точно так же, как в 1933 г. германские промышленники шепнули президенту Гинденбургу имя нового рейхсканцлера.
Да, прошлось имитировать выборный процесс. Ведь главу правительства можно назначить, а президента надо избирать. Но сути это не меняет. Кандидата, даже пул кандидатов избрала семибанкирщина. А на всенародных выборах они просто легитимировали свой выбор. Поэтому, если честно, вообще не имеет значения – считались на президентских выборах 96-го года голоса честно или как надо.
Основная борьба развернулась не между Ельциным и Зюгановым (последний, кстати, делал все, чтобы проиграть – за две недели до дня голосования коммунисты фактически свернули свою агитацию). Определяющая битва шла между штабами самого Ельцина – чиновничьим, возглавляемым Олегом Сосковцом, и олигархическим, во главе которого стоял Анатолий Чубайс. Закончилась эта драчка полным поражением чиновников.
После выборов еле живой, глубоко спившийся Ельцин отошел от дел, превратившись в свадебного генерала. А страной от его имени руководили олигархи через Чубайса, Таню и Валю. Эти подробности нет смысла пересказывать, как и детали спецоперации «Преемник». Олигархат долго искал следующую марионетку на трон, перебирал кандидатов, пока не нашел подходящего.
Однако дальше происходит то, чего не могло быть при Муссолини, Гитлере, тем более, в фашистской Японии – назначенный олигархатом и легитимизированный всенародным голосованием новый диктатор вдруг посягнул на своего создателя и начал гнобить олигархов – кого раскулачил, кого упек за решетку, кого вышвырнул из страны. Фашистская диктатура – это когда монополии контролируют государство, а если государство ставит раком монополии (как, например, Рузвельт в Америке со своим новым курсом) – это точно не фашизм.
Почему же в России установился именно фашистский режим? Дело в том, что Путин не посягал на ПРИНЦИПЫ организации господствующего класса в стране, и тем более, не боролся с олигархическими монополиями. Наоборот, он их укрепил старые и создал новые. Просто он сам лично захотел сменить свой статус обслуги олигархов, каковыми были Муссолини, Гитлер, Пилсудский и Пиночет, на статус короля олигархов.
Произошло то, что невозможно было представить в классических фашистских режимах – плное сращивание власти и олигархии, превращение чиновников в олигархов. Да, такое стало реальным только в России. Невозможно представить ситуацию, в которой Гитлер потребовал бы себе контрольный пакет акций IG FARBEN или концерна PORSCHE. Его бы тут же поставили на место. Точнее положили. На два метра ниже уровня земли. Ибо призрачно все, в этом мире бушующем, но частная собственность – свята и неприкосновенна. Крупная собственность, не мелкая.
Русские же олигархи были не собственниками, а ДЕРЖАТЕЛЯМИ собственности, на чем я ранее акцентировал ваше внимание. И потому диктатор рискнул оспорить положение вещей: мол, подержали собственность – и будет. Теперь ее другие подержат. Произошла не СМЕНА СИСТЕМЫ, сменились лишь фамилии некоторых ее бенефициаров. Монополистический же капитализм при Путине продолжил расти, как на дрожжах, охватывая новые и новые сферы, которые при семибанкирщине 90-х были неинтересны бизнесу из-за малой маржинальности – жилищное строительство, ЖКХ, розничная торговля, машиностроение, авиапром.
Я не буду утверждать, что монополизация российской экономики достигла беспрецедентных значений. Наверное, в фашистской Японии господство крупного каптала было еще более масштабным. Но давайте посмотрим на сегодняшнюю РФ:
Банковская сфера – это Сбербанк, ВТБ, Газпромбанк, Альфа-банк – совокупно они контролируют порядка 60% рынка. И это, кстати, совсем не означает, что оставшиеся 40% - независимые структуры. Просто они входят в конгломераты с другими монополиями, обслуживая их потребности.
Нефтедобыча и нефтехимия– Роснефть, Газпромнефть, Лукойл, ТНК, Сургутнефтегаз – их совокупная доля – более двух третей рынка. Газпром – практически полный монополист по газу. Чуть-чуть есть у НоватТЭКа, но это крохи. Роснефть пыталась организовать собственный газовый бизнес, но проиграла.
Транснефть – перекачивает практически всю добытую нефть.
РЖД обладает монополией на грузовые и пассажирские железнодорожные перевозки и строительство железных дорог.
Самолетостроение – это ОАК.
Судостроение – ОСК.
Телекоммуникации – Ростелеком и еще несколько крупных игроков.
СМИ – РТР, Национальная медиагруппа, Газпром-медиа и еще несколько крупных игроков, многие СМИ напрямую входят в структуру бизнес-конгломератов. Независимые СМИ отсутствуют, как класс.
Все, что связано с космосом – Роскосмос.
Все, что связано с производством оружия – давно подмял под себя «Ростех».
Розничная торговля… – тут вы сами назовете десяток сетей, которые держат львиную дол рынка.
Где-то монополизация уже достигла предела, где-то процесс консолидации еще продолжается, но нам интересна чисто российская форма слияния власти с буржуазией. В классических фашистских режимах корпорации были частными. В РФ появилась такая форма извлечения прибыи, как распоряжение формально государственными активами. Газпром, Роснефть, Ростех, РЖД и… Да практически вообще всё.
Юридически это как бы государственное, то есть народное достояние, но кормится-то с него Миллер, Ротенберги и прочие друзья правящего чекиста, создавшего крупнейший в мире пул друзей-миллиардеров. Вы можете себе представить, что Путин сменится в ходе выборов и следом все его друзья законопослушно уйдут в отставку со своих кормлений?
Снова вернемся к примеру укоренения фашизма в одном отдельно взятом городе. После того, как корпорация «Яндекс» провела на выборах на пост всевластного мэра своего ставленника, она переходит к следующему этапу – к режиму ПРЯМОЙ ДИКТАТУРЫ, когда выборы если и остаются, то проводятся чисто для декора. Этот переход в Италии произошел через шесть лет после того, как Муссолини стал премьером, в 1928 г.
В Германии все провернули буквально за год – там орднунг унд дисциплинен. Когда это случилось в РФ – оценки разнятся. Большинство считают, что переход от гибридной демократии к открытой террористической диктатуре случился в 2012 г. Символом перемен стало Болотное дело. Другие ведут отсчет с обнуления 2020 г. А для кого-то новая реальность наступила лишь одним хмурым февральским утром. Оставим эти споры будущим историкам.
Но давайте констатируем: фашизм, как форма диктатуры олигархического капитала уже утвердился. Спецификой именно русского фашизма является слияние власти и собственности,
потому что класса собственников как такового не существует. Источником собственности является в России сама власть. Источником легитимности собственности являются не правовые нормы, как на Западе, а снова власть. В этом контексте фашистский режим в России носит АБСОЛЮТНЫЙ характер, поскольку олигархи-чиновники и чиновники-олигархи управляют страной не через административную прокладку, а непосредственно. Ну, или можно сказать, что правящая прокладка сама превращается в олигархию.
На этом присказка заканчивается, и мы переходим непосредственно к фильму Марии Певчих «Предатели». Что о нем можно сказать по существу? Да ничего! Это образчик примитивной пропаганды, давящей на эмоции и рисующей образ врага. Это не расследование. Расследование – это когда мы узнаем что-то новое. Но что нового мы узнали от Певчих о девяностых? Это не исследование, потому что там нет ни предмета исследования, ни методологии.
Тут нет даже намека на анализ. Если авторка ставила целью ответить на вопрос, как мы докатились до такой жизни, так она не справилась даже с постановкой вопроса, а ее ответ: мол, во всем виновата кучка коррупционеров – умиляет глубиной своего инфантилизма.
Я постарался в очень доступной форме показать генезис путинской диктатуры на СИСТЕМНОМ уровне, выявить причинно-следственные связи, показать общую картину с высоты птичьего полета. Я не стану бегать с лупой по путинскому дворцу, смаковать стоимость его пуфиков, унитазных ершиков и обличать коррупцию. Коррупции в России вообще нет, как не было ее, например, в XVII столетии. Казнокрадство было и тогда, но оно считалось девиацией.
Сегодняшнее казнокрадство носит ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР выполняя роль инструмента отчуждения собственности в пользу бенефициаров. Ведь в РФ нет ни частных собственников, ни самого института частной собственности. Такова специфика российского фашизма.
Как частность:
